Эта команда прекрасна, как рассвет ~ Думаю летом написать большой-большой миди про них, но это только планы, надо еще старое закончить.
ангст/драма
Название: Тень смерти
Команда: KidxHawkins
Тема: ангст/драма
Пейринг/Персонажи: Базиль Хоукинс/Юстасс Кид
Размер: мини, 1 475 слов
Жанр: ангст, мистика
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Всё Оды
Саммари: Мёртвым место в могиле.
Предупреждения: фанон, ООС, ОЖП
За Кидом третий день ходила маленькая девочка, и Хоукинса это удивляло. Обычно вспыльчивый Кид не обращал на ребёнка никакого внимания, делал вид, будто её не существует и занимался своими делами. Спокойно пил дорогой ром, кутил до утра в тавернах, убивал мирных жителей так, от скуки. Хуже всего приходилось портовым шлюхам – на любом острове, куда бы ни заплывал Кид, он первым делом требовал себе девок, а затем уходил, оставив ещё тёплые тела на постели. Он не церемонился, хотя девочка неотрывно следовала за ним и наверняка видела кровавые сцены убийства.
Хоукинсу, в принципе, не было никакого дела до моральных принципов Юстасса, детей он тоже не любил. Но чем внимательней он наблюдал, тем чаще стал замечать, что союзник день ото дня мрачнеет, вспыхивает по незначительным поводам, уходит в себя и не покидает каюту, даже если вся команда зовёт его отметить очередное удачное дело.
— С ним такое бывает, — глухо сказал Киллер, когда Базиль спросил о причинах подобных перемен. Про девочку – ни слова. — Через неделю пройдёт. Нашим планам это не должно помешать.
— Я понимаю, — кивнул Хоукинс, начиная догадываться… Только догадываться. У девочки смешно топорщились короткие волосы ярко-рыжего оттенка, на носу россыпью поселились веснушки, пылавшие угольками, когда на них попадали солнечные лучи, платьице сидело точно по фигуре, и даже ленточка на шее была красиво повязана. Она стояла возле каюты Кида и грустно смотрела на запертую дверь. Её губы не шевелились.
Киллер ушёл, посчитав интерес союзника утолённым, а Хоукинс прислонился спиной к мачте и смотрел на девочку. Тень от мачты медленно смещалась сообразно движению солнца на небосводе.
Девочка не двигалась.
Хоукинс хотел раскинуть карты, но передумал. К суматохе на корабле он давно привык, люди Кида сновали туда-сюда, словно трудолюбивые муравьи, переговаривались, смеялись, предвкушали славную битву или заслуженный отдых; ото всех них несло выпивкой, потом, кровью. Базиль медленно вытянул руку и пошевелил пальцами. Тень от мачты сдвинулась ещё на несколько сантиметров, но ничего даже отдалённо похожего на руку не появилось.
У девочки тоже не было тени.
— Могу я войти? — тихо и вкрадчиво спросил Хоукинс, хотя никогда не задумывался о нормах приличия, считая себя вправе ходить, где вздумается. Девочка подняла на него тёмно-карие, почти чёрные глаза.
— Входи, — дверь Хоукинс открыл сам, переступил порог и обернулся. Девочка не шелохнулась, услышав голос Кида, только личико её стало ещё печальнее. — Выпьешь со мной?
На столе вперемешку стояли бутылки вина и рома, часть – уже пустая – валялась под столом, матово блестя тусклыми боками. Кид сидел на кровати, обхватив руками голову, и волосы его стекали сквозь пальцы, как свежая кровь. Хоукинс отчего-то знал, что Кид не выпил ни капли, а лишь вылил куда-то алкоголь. Он не выглядел пьяным и хоть сколько-нибудь весёлым, наоборот. Черты лица заострились, под глазами залегли серые тени, лицо побледнело, будто присыпанное мелом. Такие лица Хоукинс видел у тех, кто стоял одной ногой в могиле.
— Скажи, — произнёс Кид, протягивая Базилю бутылку рома. — Ты тоже её видишь?
Девочка неуверенно переступила с ноги на ногу, одёрнула платьице. Кид коротко взглянул на неё и тут же отвернулся, натягивая маску спокойствия. Его выдержке Хоукинс мог только позавидовать, удивлённый, что в огненном нраве Юстасса нашлось место для хладнокровия и внутренней силы, чтобы вести себя почти как обычно.
— Я вижу такое, что тебе и не снилось в самых страшных кошмарах, — серьёзно ответил Хоукинс, но, напоровшись на тяжёлый взгляд, добавил: — Её — в том числе. Ты в курсе, что без приглашения она не войдёт в комнату?
На палубе никого не осталось, только чайки кричали вдалеке; иссушающий зной накрыл дрожащим маревом корабль, лак с досок плавился и смешивался с лёгким, неуловимым запахом ладана. От девочки исходил холод могилы.
— Я не хочу, чтобы она заходила, — девочка посерела и осунулась, — я виноват перед ней и, знаешь, мне действительно страшно, чёрт возьми! Я надеялся, что после нашего с тобой альянса она исчезнет, но, видимо, ошибся.
Хоукинс пронзительно взглянул на Кида и вдруг улыбнулся тонко, едва заметно. Коснулся прохладной ладонью пылающего лба Юстасса и легко стёр капли пота.
— Все совершают ошибки, Кид. Ты последний человек на земле, которого я бы назвал абсолютно безгрешным. Вчера ты приказал сжечь мирный остров. Убитые тобой люди не приходят ночью, не смотрят на тебя обугленными, вытекшими глазницами?
Кид замотал головой, не отталкивая рук Хоукинса.
— Тебе повезло.
Кид мог только саркастично фыркнуть, не понимая, почему Хоукинс называет это везением. Кид видел в девочке собственную слабость, пытался убежать от неё, не видеть, не вспоминать, но память – паршивая сука, постоянно нагоняла и вбивалась в голову насмешливым шёпотом: «Ты не успел».
— Я думал, что твои демоны сильнее моих. Что ты — сильнее.
— Я не демон, — Хоукинс налил в стакан немного рома, пригубил и поставил на стол. — Ты сам знаешь, кто я.
Девочка смотрела на них из-за порога с завистью, неизбывной тоской, отчаянной жаждой тепла. Она видела, как Хоукинс мягко, успокаивающе гладил Кида по волосам, касался ледяными пальцами шеи, как снимал с него липкую паутину усталости и страха. Хоукинс протянул Киду стакан с ромом — и приготовился слушать.
Чужое горе особенно сильно туманит разум, растекается по венам ядовитыми соками, смешивается с кровью и впитывается каждой клеткой, чтобы стать одним целым, чтобы прочувствовать и понять — Кид слишком крепок и слишком упрям, чтобы поддаваться страху, но достаточно человечен, чтобы раз в году пить свою чашу вины до дна.
Кид рассказывал монотонно и спокойно, как человек, множество раз переживший один и тот же кошмар во снах. У него даже не дрожал голос, лишь глазные яблоки под плотно закрытыми веками нервно дёргались, выдавая охватившее его волнение. Кид говорил, а его сестра, убитая ещё в утробе матери, ласково улыбалась той нежной улыбкой, что застывает на лицах покойников, отпетых по всем канонам церкви.
Её не любила собственная мать. Шлюхе лучше вовсе не иметь детей, вредно для фигуры, но Кида она родила, и мальчишка вырос бойким, сильным, яростным, как петух, и свирепым, как бродячий пёс. У него не было дома и не было родителей – мать вспоминала о нём только когда требовалось приманить какого-нибудь клиента, падкого на одиноких мамаш с детьми.
Кид не знал, что очередной мужчина, с которым она трахалась, заделал ей ребёнка. Он с утра до ночи пропадал в трущобах острова, где появился на свет, ища кусок хлеба. А когда Кид однажды вернулся и хозяйка борделя сказала, что его мать и мёртвого младенца похоронили возле кладбища в вырытой наспех могиле, ему хотелось выть раненым зверем. Не по матери, нет. Кид, услышав об её беременности после смерти, представил, как взял бы младенца на руки, как баюкал бы его и ухаживал – и пусть родилась девчонка, а не парень, какая разница уже! – он стал бы для сестры лучшим старшим братом. Мертвецы не встают из могил и с ножевым ранением в грудь и живот не выбираются, только не шлюхи, которых и за людей-то не считают, какая там может быть медицинская помощь?
Пиратство притупило боль и острое одиночество. Кид собрал себе команду под стать, таких же отморозков, но сблизил их так, что мог смело назвать семьёй. Никому, кроме Киллера он не говорил, что раз в год целую неделю слышит детский плач и топот маленьких ножек рядом с кроватью. Никто, кроме Киллера не видел, как бледнел бесстрашный капитан и смотрел в одну точку, ведь там, прямо перед ним, стояла крохотная совсем девчушка с огненно-рыжими волосами. Она протягивала к Киду бледные тонкие ручки и говорила: «Забери меня к себе. С мамой холодно и голодно. Почему ты не пришёл раньше, братик?».
— Сегодня ей бы исполнилось семь лет, — сказал Кид и вдруг поднял стакан и сделал вид, будто чокается с чьей-то невидимой кружкой. — Я бы разрешил ей выпить с нами, а потом отправил спать – малая ещё. Глупо звучит, но вместо того, чтобы стать шлюхой, я бы сделал её пираткой.
Девочка за порогом грустно улыбалась, веснушки на коже лучились и подрагивали, но глаза оставались такими же чёрными, непроглядными.
— Если мертвец зовёт за собой, не иди. Отпусти её, иначе она затащит тебя с собой в могилу. Ты хочешь этого?
— Мне хреново, Базиль, — устало проговорил Кид. — Мне очень хреново и я был бы рад, следуй за мной армия трупов с разорённых островов, чем одна она.
Хоукинс снова погладил Кида по лбу, невесомо поцеловал в переносицу и толкнул на кровать, как игрушку — он упал, не думая сопротивляться.
Хоукинс посмотрел на девочку, бесшумно приблизился к ней и присел на корточки по другую сторону порога. Их тени не мешали солнцу потихоньку проникать в каюту, согревая её, делая мрак по углам ещё глубже, ещё чернее. Базиль достал колоду и вытянул из неё всего одну карту. Показал девочке.
— Я не впущу тебя.
Девочка посмотрела на карту, её губы скривились в жалобной гримасе.
— Уходи.
Длинная тень прочертила на лице Хоукинса глубокую борозду, на миг обнажились белоснежные кости и острая скула черепа. Девочка попятилась, вздрогнула и исчезла, оставив после себя неуловимый запах ладана и сырой земли, который мгновенно унёс ветер.
Карта «Смерть» вернулась в колоду. Хоукинс встал, расправил складки на одежде и посмотрел на безмятежно спящего Кида. Через день-два он снова будет смеяться громче всех, пить ром бочками и драться, бросая вызов всем врагам без разбору. За ним больше не последует маленькая девочка с рыжими волосами, но след в след будет шагать Хоукинс, не позволяя другим теням омрачать жизнь взбалмошного пирата.
Мёртвым место в могиле, а Смерти — за левым плечом Юстасса Кида.
Кид/Хоукинс
Эта команда прекрасна, как рассвет ~ Думаю летом написать большой-большой миди про них, но это только планы, надо еще старое закончить.
ангст/драма
ангст/драма